1 декабря 2017 года ветерану Великой Отечественной войны и уголовно-исполнительной системы Красноярского края Иннокентию Федоровичу Рюмину исполнится 94 года. Его воспоминания о войне вошли в книгу "Дорогами войны", изданную Советом ветеранов ГУФСИН России по Красноярскому краю. И будет очень правильно, если они станут доступны более широкой читательской аудитории сотрудников пенитенциарной системы России.
«Я боялся, что война закончится…»
Родился я в селе Мокруша Казачинского района Красноярского края 1 декабря 1923 года. Когда началась Великая Отечественная война, я работал в МТС заведующим складом. Мне в то время было 17 лет. Вскоре всех ребят моего возраста вызвали в Казачинский райвоенкомат на медкомиссию, поставили на воинский учет, обязали пройти военную строевую подготовку по месту жительства и ждать вызова. С августа по декабрь 1941 года нас, пятерых односельчан 1923 года рождения, еще дважды вызывали в военкомат. Несмотря на просьбы отправить нас на фронт, возвращали домой. Мы боялись, что война может окончиться без нашего в ней участия. Оказалось – зря.
1 декабря 1941 года мне исполнилось 18 лет. 8 января 1942 года нас, пятерых комсомольцев, вновь вызвали в военкомат и объявили о нашем призыве в Красную армию. Выдали предписание прибыть в Красноярск на сборный пункт. От нашего села 200 километров везли нас на лошадях днем и ночью по Енисейскому заснеженному тракту трое суток. В Красноярске нас погрузили в железнодорожные теплушки и привезли на станцию Солянка (вблизи Канска), в школу младших авиаспециалистов, где готовили стрелков-радистов и электромехаников. Переодели в военную форму: шинели, шлемы-буденовки, ботинки с двухметровыми обмотками. Распорядок дня был жестким - 12 часов в сутки мы были в строю и классах. Питание было очень плохим, мы постоянно хотели есть и очень мерзли, но с нетерпением ожидали окончания срока обучения и отправки на фронт. Вскоре получилось так, что школу расформировали. Тех, кто хорошо учился (я был в их числе), увезли в Барнаул и зачислили в артиллерийско-минометное училище. После его окончания я получил звание лейтенанта и был зачислен в 614-й отдельный минометный полк, который сформировался в городе Солнечногорске под Москвой и был включен в состав 2-го Украинского фронта.
Первый бой
Свое боевое крещение полк принял на Украине. Прибыли на передовую мы ночью, к утру окопались, замаскировались. Мы с командиром батареи разыскали командный пункт пехотного батальона. С КП были видны окопы противника, огороженные в два ряда колючей проволокой. Метрах в ста от них окопалась наша пехота. Нам предстояло обнаружить доты и артиллерийские огневые позиции противника, нанести их на нашу карту. Мы знали, что на ночь назначена атака нашего пехотного батальона и общее наступление на нашем участке фронта.
Здесь я и принял свой первый бой. В полночь наша артиллерия открыла ураганный огонь по укрепленной позиции противника. Весь передний край немецкой обороны озарился светом от разрывов наших снарядов и мин. Противник открыл ответный огонь. Снаряды рвались повсюду. Комья земли и камни падали на людей, пули роем неслись над полем боя, заставляя инстинктивно прятаться в окоп. Трудно передать состояние человека, оказавшегося в таком аду. Все тело била дрожь, зубы выстукивали чечетку. Вдруг я увидел, как из нашего тыла в сторону противника пронеслись длинные светящиеся снаряды. Там, где они взрывались, бушевало пламя и клубы густого дыма. Комбат крикнул, что это дали залп катюши. С правого фланга от нас пронеслись танки Т-34 и открыли по врагу огонь. Потом пошла в наступление наша пехота. Оставшиеся в живых после артобстрела немцы открыли по ней редкий, беспорядочный огонь. Солдаты, стреляя на ходу, бежали, падали, вставали и снова бежали вперед на окопы противника. Однако многие из них не встали, так и остались лежать на покрытой кровью земле… Немцы не выдержали, отступили, оставив свои окопы. Началось их преследование и уничтожение. В этом бою погиб командир 1-го огневого взвода нашей батареи, 19-летний лейтенант Герман Борзенко. Из моего взвода были убиты командир отделения разведки старший сержант Махонин и два солдата-связиста.
Кошмар среди цветущих яблонь
В это время Красная армия вела тяжелые наступательные бои, и наш полк постоянно кочевал с одного участка прорыва на другой. Передвигался полк в основном по ночам, без включения фар освещения (чтобы не быть обнаруженным авиацией противника). В этой связи особенно запомнился случай, когда целый корпус, а это несколько тысяч солдат, большое количество боевой техники, в том числе и наш полк, сосредоточился днем в большом яблоневом саду. День был теплым, солнечным, тихим. Вдруг мы услышали характерный тяжелый гул фашистских бомбардировщиков. Они летели высоко тремя колоннами по 20 самолетов в каждом ряду. Было хорошо видно, как сотни бомб отделились от бомбардировщиков и полетели к земле, прямо на нас. Земля разом вся вздрогнула от взорвавшихся авиабомб. Полетели в воздух тела людей, разорванных в клочья лошадей, повозки, пушки, огромные глыбы земли, деревья. За пролетевшей первой армадой бомбардировщиков появилась вторая, третья. Когда бомбардировка закончилась, и прекратился адский грохот от разрывов бомб, все вдруг наполнилось криками раненых солдат. Особенно сильно, пронзительно визжали раненые лошади. Все вокруг было изуродовано, разбито. Даже некоторые танки лежали на боку или вверх днищем. В этой страшной бомбежке погибло очень много солдат, еще больше было ранено. Погиб генерал - командир корпуса и почти все его помощники от прямого попадания бомбы в дом, где располагался штаб корпуса.
Смерть как она есть
На направлении Пятихатка-Полтава передовые части армии успешно форсировали реку Днепр. Саперы навели понтонную переправу, по которой днем и ночью переправлялись войска на противоположный берег реки. У переправы, на открытом степном берегу реки, сосредоточилось большое количество танков, артиллерии, автомашин и повозок со снарядами, патронами, полевыми кухнями. Противник всеми и и силами стремился воспрепятствовать переправе наших боевых частей. Переправа на воде и берегу обстреливалась артиллерией, а также бомбилась авиацией противника. Немецкие самолеты-штурмовики на предельно низкой высоте, буквально над головами, носились над скоплением наших войск, расстреливая эту массу живой силы и техники из пушек и пулеметов без промаха. На воде укрыться было негде. Вода Днепра, где шла переправа, была красной от крови. Однако сдержать напор наших войск немцам не удалось.
В одном из первых моих боев мы вошли в украинское село вслед за ротой пехоты, которую поддерживали во время атаки огнем нашей батареи. Около костра сидело несколько солдат-пехотинцев, курили, пили чай, мирно беседовали, а в метрах 5-7 от них лежал рослый рыжий молодой немецкий унтер-офицер. Из его рта текла кровь, ползали мухи. Немного дальше лежало в разных позах еще несколько трупов немецких солдат. Сидящие у костра не обращали никого внимание на трупы – привыкли. На меня же такая картина произвела сильное впечатление. Я думал, что никогда не привыкну к смерти. Но человек привыкает ко всему, и немного времени спустя я уже в немцах людей не видел - это были враги, жестокие и безжалостные, и они должны были быть уничтожены.
«Сладкий сюрприз»
Бывшие фронтовики помнят, что на войне случалось всякое. Вот и у меня боевая операция однажды завершилась «сладким сюрпризом». Я, командир взвода управления батареей, получил приказ объединить своих артиллерийских разведчиков с полковыми разведчиками пехоты. Ночью незаметно нужно было проникнуть на нейтральную полосу и установить там пост наблюдения. Это было нужно для обнаружения вражеских артиллерийских огневых позиций. Полковым разведчикам предстояло сблизиться с противником и захватить «языка». На нашем пути неожиданно оказалась пасека, а на ее территории маячили три немецких солдата. Затаившись, мы видели, как солдаты, громко ругаясь, размахивая руками, бегали по пасеке. Затем двое побежали в направлении своих окопов, а третий, по-видимому, ослепший от пчелиных укусов, бросился в нашу сторону. Он тут же был схвачен нашими разведчиками, обезоружен и связан. За его плечами оказался тяжелый ранец, наполненный рамками сотового меда. Лакомство досталось нам, а фриц - полковым разведчикам. Вот такой неожиданный случай!
Поединок с «мессером»
2-й Украинский фронт и 5-я танковая армия, в составе которой находился наш полк, с тяжелыми боями упорно теснили врага, продвигаясь на запад, освобождая от немецкой оккупации украинские города и села. Я до сих пор с содроганием вспоминаю страшные картины сожженных дотла деревень, обезумивших от страха стариков и осиротевших детей. Горю и ненависти не было предела. Чувство мести переполняло каждого русского солдата.
В направлении областного центра - города Кировограда - на подступах к большому селу Новогородка шли ожесточенные бои. Враг не хотел сдавать позиций, он был еще достаточно силен. На участке дислокации пехотного батальона, который поддерживала огнем наша батарея, немцы предприняли контратаку. Батарее было приказано открыть беглый заградительный огонь по атакующей пехоте противника. Я в это время оказался на краю глубокого оврага, в котором располагалась наша батарея. Вдруг я увидел, как на наши позиции спикировал немецкий самолет-штурмовик и открыл по ней пулеметный огонь, не давая боевым расчетам возможности вести стрельбу по атакующему противнику. При развороте для очередной атаки он оказался в метрах 50-60 от меня, на малой высоте. Я хорошо видел лицо пилота и встретил его автоматной очередью бронебойно-зажигательных патронов по кабине. Он тоже увидел меня и решил, по-видимому, наказать за «наглость». К сожалению, ему это удалось. Он перенес свой огонь на меня. Наш поединок продолжался минут 10-15, в итоге я был тяжело ранен, но и «мес-сер», по-видимому, израсходовав весь свой боеприпас, улетел. Этот поединок отвлек фашистского стервятника от обстрела батареи и дал ей возможность совместно с пехотой отразить атаку противника. На память об этой встрече фашистский пилот оставил мне пулю, которую я носил в себе более 20 лет и храню до сих пор.
Пуля – дура
Нас, шестерых артиллеристов, раненных в этом бою, погрузили в открытый кузов автомашины на соломенную подстилку и повезли в армейский полевой госпиталь. В пути машину дважды обстрелял немецкий штурмовик - трое раненых были убиты, двое вторично ранены, в том числе и я - в левую ногу. Все это произошло 14 декабря 1943 года. Этот день мне запомнился на всю жизнь. Мне недавно, 1 декабря 1943 года, исполнилось 20 лет, а через 14 дней я стал инвалидом. Меня отправили в эвакогоспиталь в городе Саранске, где я пролежал полгода, и трижды за это время был оперирован. При выписке из госпиталя, в июне 1944 года, был признан непригодным для боевых действий на фронте и направлен в Саратовский офицерский запасной полк, а из него - в Свердловск на подшипниковый завод, где работал мастером инструментального цеха. Шла война, работать в тылу было необходимо. Но пуля, засевшая в мягких тканях предплечья, снова дала о себе знать, и мне пришлось обратиться к врачам. Во время войны диагностика была еще не очень сильная — определить местонахождение пули врачи не могли. Каждый год рана открывалась, рука распухала, вытекал гной. Так продолжалось 22 года. И только в 1965 году эта проклятая пуля вышла сама с другой стороны предплечья. Теперь храню ее на память о войне.
В декабре 1944 года меня выписали из госпиталя с инвалидностью II группы. На этом «моя» война закончилась.
Весной 1945 года Иннокентий Федорович Рюмин переехал в г. Норильск, поступил на службу в органы МВД. Первым местом работы стал Норильлаг.
Иннокентий Федорович вспоминает:
- Запомнилось одно из первых служебных заданий — участие в комиссии по проверке готовности учреждений к зиме в 1945‑46 гг. Для этого нужно было объехать множество лагерей. В них тогда наряду с другими категориями заключенных содержались военные преступники, те, кто служил в немецкой армии, был полицаем, изменил Родине. Одеты они были в полосатую форму, вместо фамилии — номер на спине и на ноге, фамилия засекречивалась. Труд их применялся при подготовке котлованов для строительства зданий. В глубине котлованов им приходилось долбить вечную мерзлоту.
Всего в каждом из лагерей Норильлага было по 5‑6 тысяч человек, в общей сложности — около 50‑ти тысяч. Там содержались вместе и невиновные люди, попавшие туда случайно, на несколько месяцев — за сбор колосков, например, и матерые преступники со сроками в 20‑25 лет. Среди осужденных часты были драки, забастовки, дележ власти, побеги. Очень распространена была игра в карты. Если проигравший не мог отдать денег, ему отрубали сначала один палец, потом другой, и в итоге — всю кисть. Их звали «саморубы», за это судили, добавляли по два года за членовредительство, и затем содержали их в колонии, но на работе уже не использовали. Многое из увиденного тогда я позднее узнал в произведениях Солженицына и Шаламова.
В январе 1947 года меня отправили на службу в Хакасию. Я был начальником спецотдела на руднике «Коммунар», в КМР (колонии массовых работ), где заключенные строили горнообогатительную фабрику и работали в золотодобывающей шахте. Работать с ними было сложно еще и потому, что женщины и мужчины содержались вместе, что, конечно, вносило некоторое напряжение во внутреннюю жизнь.
Позднее женщин направили работать в шахту, а мужчин — на фабрику. В основном, на лирику времени не оставалось — время было суровое, нормы питания очень маленькие. Ведь и остальные люди тогда не слишком привольно жили, что уж говорить о лагерниках.
В феврале 1953 года, уже работая в колонии № 1 (Нижний Ингаш), я стал свидетелем массового бунта и поджога. Началось все с побега. Бежали 20 человек. Побег был подготовленный, с подкопом. Но беглецов быстро поймали, поместили в штрафной изолятор и немного побили. О неудаче побега стало известно остальным осужденным, и в знак солидарности они начали бунт. Выгнали администрацию, разобрали печки на кирпичи, залезли на крыши, кидали кирпичи с крыш и никого не подпускали. В помощь сотрудникам колонии дали взвод автоматчиков из воинской части. К бунтовщикам обратились с увещевательной речью, а когда это не помогло, открыли огонь. Когда были убиты четыре человека, остальные разбежались, и бунт прекратился.
В 1964 году Иннокентий Федорович окончил юридический факультет Томского государственного университета. В 1965 году пришел служить в ИТК-7 (село Арейское). В должности начальника отряда ИТК-7 служил до 1970 года, после чего был переведен в ИТК-27, где работал начальником спецотдела. В 1974 году в звании майора внутренней службы ушел в отставку. Затем еще 8 лет работал в школе колонии учителем истории.
Иннокентий Федорович имеет две медали «За безупречную службу» и другие ведомственные награды.
Сейчас все свое свободное время он посвящает детям и внукам. Но каждый год в праздник Победы он обязательно приходит на встречу с молодыми сотрудниками, делится с ними воспоминаниями, дает советы и наставления.
Пресс-служба ГУФСИН России по Красноярскому краю